Меня втаптывали ботинками в пыль, били ногами в голову, тащили за волосы по пыли, рвали на мне одежду, снимали украшения, резали ножом.
И пока десять больших рук и ног натужно работали надо мною, пылко и звонко стремясь к венцу их дела, я продолжал сквозь кровавую пену и порванный рот петь дорогие мне слова:
— Дорохая мая Моаскваа, Дарагая сталица мая!!! Ааа-а-аа…
…
Лязгнул засов. Зажегся свет. Я сижу на стуле. Мои руки за спиной, вернее за спинкой стула. На моих руках наручники.
Оглядываюсь. Вокруг трубы и зеленные стены. Узнаю — подвал одного из ОМ.
— Ну что, пораскинул мозгами?! Расскажешь у кого и когда взял?
На пластиковый стул передо мною садится по-американски здоровенный самец. Вокруг скальпа его воткнуто сто цветных перьев, они излучают фиолетово-лиловый свет.
Выглядит это глупо, не к месту.
Моя нервная система взвинчена до предела, и кажется, что она управляет мною тотально, а разум отстуствует полностью. Я нахально выпаливаю:
— Пораскинул. Взял у прохожего. Он был орлом как и ты, а потом улетел в неизвестном…
— Гаси — сказал печально амбал куда-то в бок полумрака не дав мне договорить
«Тынц» — звякнуло у меня в голове, и тут же быстро разлилась по черепу острая боль со вкусом металла. Иступляющая и парализующая боль которую чувствует насекомое отлетающее от удара бумажной газеты в стеклянное стекло окна.
Лязгнул засов.
Шаги в коридоре удалялись, стихая за равномерным шумом дождя.
Я лежал на полу, и в еще кое как осознающей всё происходящее голове, теплилась слабым накаливанием мысль-вопрос: «Откуда дождь в подвале в августе?»
Потом, плеск дождевой воды выровнялся в чистый монотонный белый шум, и мои мысли растворились за его плотной стеной. Картинка сузилась в точку — я провалился во мрак черной дыры.
…
Кап-кап-кап…
Завелся механизм. С перебоями и покашливая, монотонно выравниваясь в размеренный гул, — механизм моего тела оживлял меня. В комнатах сознания начал постепенно зажигаться свет. Тусклый, но хоть какой-то свет.
Ожили мыслительные процессы. В нейронной сети забегали хаотичные вспышки сознания.
Я мыслю — я существую, значит я живой! Сколько я так пролежал?! Кстати, я лежу на спине, вокруг белые стены, и рядом со стойки нависает надо мной капельница — ее тонкая трубочка ужалила меня в руку, когда я проследил куда она шла…
Нет, меня конечно колбасило и не так по жизни… Всякое бывало. Я выкарабкивался даже из темного подземелья со змеями, лягушками и чертями на хвосте… А тут вот…
Обидно: В каком-то ОМ, — царстве-государстве н-ом, сижу в плену, и похоже, что за ни за что.
Рассуждал я так, как вдруг, отворилась в стене белой дверь до этого невидимая мне. Я захотел приподняться, и оперся локтями в холодную поверхность металлического стола… Подождите! Я лежу на металлическом столе?!
В помещение вошла высокая блондинка с подносом. Глаза у нее — огонь рябина. А лица не видать — спрятано за медицинской маской. Она в коротком белом халатике — типичная униформа медсестры.
— Ну что, хотите работать с нами? — спросила она одарив коротким взглядом мою бренность на столе.
Потом подошла к столику у белой стены, и положила поднос на него. Когда она этого делала ей пришлось наклониться. Халатик натянулся на спине обнажая ее бедра. На резинках ее белых чулок я увидел слова: «Love is sex only».
— Что еще явится мне в этом бреду? — спросил я как бы себя
— Все, что захотите
— За что я здесь?
— За то, что запрещено — выпрямилась она, и слегка обернулась. Я кажется увидел улыбку под ее маской
— Что будет дальше?
— Увидим — сказала она сухо. Теперь она повернулась ко мне, на этот раз, у нее в руках была хирургическая пила с бензоприводом. Грязная вещь, на живых такую не используют…
…
«шла саша по шоссе и сосала сушку…»
— зажми палку в зубах…
…
Ретроспектива жизни, что остается позади, после приема запрещенного, и что так похожая на цветные пластинки диафильма — летит лентой нарядной в пасмурное небо. Но небо есть ни что иное как пропасть. Для тебя это неизвестность. Для других это жизнь и конец, и крышка. Хотя, все мы существуем под одним небом.
Жизнь каждого, словно генетическая цепочка из ДНК участвующая в судьбе всей галактики вселенной…
Бред…
И сколько утекло камней сквозь песок невидимых рек?
Я живой еще? Или это всё, Бог? Тут никого… Но ты всегда рядом, я знаю. Это всё, Бог?
…
— Очнись, мальчишка! Я фея-выручалка!
Открываю глаза. На до мною пять здоровых розовых лиц. Руки лесом в десять стволов тянутся ко мне. Свет солнечный на потолке, он переливается будто я лежу воде, на стенах он золотом сверкает…
— Расцелуй мои пятки, Бобби! Это же Френки! Он снова очнулся! — кричит из далека веселый и знакомый голос.
Сквозь лес ко мне пробирается здоровая рыжая морда весельчака. Он наклоняется над моим лицом. Он достает сигару изо своего рта и говорит густым шепотом:
— Ничего, Федя, все будет в порядке. Мы просто сбежим отсюда когда-нибудь
А потом он добродушно улыбается мне. И улыбка эта говорит — «терпи». Он тушит сигару о мой лоб.
Бурные овации и крики вокруг наполняют комнату. Я напрягаю руки в теле, которое только что проснулось ото сна таблеточно-бредово-комического, и больше это благодаря жжению в моем лбу.
И клейменное в лоб звездой кубинской, — тело мое бесконечно сильно сейчас.
Я рычу и рвутся ремни до этого крепко сдерживавшие мои руки. Я вскакиваю на койке матрасной. Моя стойка боевая.
— Кто вы такие, сволочи? Где я? — мой крик режет стеклом комнату. Это больничная палата
— О! Бобби, смотри, Френки снова не в себе. Скажи-ка дорогой, который раз за вечер, мы смотрим это шоу. А может вечерок долгий… — говорит кто-то язвительно
— Ну давай!!! — вдруг резко командует рыжий здоровяк
Словно в кино, когда внезапно останавливается кадр, а ты еще не замер как герой этого фильма потому, что ты попал в рассинхрон временной шкалы, — ты видишь сцену из любого ракурса — формула эта простая.
Я увидел, что пока я стоял на койке и выкрикивал угрозы этим здоровякам, сбоку от меня вдруг выросла серая фигура в типовой обноске — спецодежде. И сейчас, эта фигура медленно тянулась ко мне руками-липучками. В них что-то сверкало.
Я прыгнул на рыжего
Как рысь, я вцепился в его глотку. Мы зарычали. Он от боли, я от куража.
Короткими но сверхтемпераментными ударами в пазухи мешковатой фигуры, я добился превосходства над ней, и вскоре сидел сверху и осыпал ударами как гавайский барабанщик нещаден барабана во время фестиваля морских чудовищ. Лес из десяти ног, только что стоявший стеной вокруг нас — повалился по сторонам по койкам.
— Спокойной ночи, Федя — донеслось до меня сказанное шепотом и позади. Что-то ужалило под лопатку
Свет припогас немного, замерцал. Послышался гул ламп, звенящая тишина. Я поднялся энергично с пола и сел в свою койку. В руках теребилось одеяло — это бывшая фигура рыжего. Сердце мое ходуном ходило в груди.
«До коле я так буду?!» — запела тонко насмешливо флейта в моей голове.
«Долго ли еще продержит меня отвар?» — запенилось перед глазами молочным коктейлем.
Я прилег.
— Белый потолок, белый потолок… Ты куда зовешь нас всех?
…
Мои глаза закрылись.