Передо мной лекторием. Я слушатель. Пожилой убеленный сединой профессор читает вступление:
— Аргентина, Косте-Рики, бразильский Синегал. На полуостровах земли Бейрхольца были обнаружены останки женщин — неоспоримое доказательство теории Лайндрафта, о том, что на планете существовал подвид отличный от мужского генезиса и называемый как «Женщина».
Профессор снимает очки, чтобы протереть линзы засыпанные мелом с доски на которой он только что нарисовал нам женщину — останки и кости окруженные пунктиром возможных габаритов ее тела.
— А теперь, уважаемые студенты, поднимите руку те, кто почувствовал необычное влечение к рисунку.
Профессор одевает очки и сквозь мутные стекла всматривается в аудиторию.
Лес рук вверх! Толстая волосатая рука прямо передо мною неистово дергается как змея…
— Профессор, невозможно оторвать взгляд!
— Вот! — профессор смущено и кротко улыбается — Это то и заинтересовало ученных мужей всех благородных институтов планеты!
Мы все наклоняемся вниз, чтобы лучше и внимательнее слушать. Очень интересно ведь про Женщину узнать!
— Были найдены древние рукописи, изданные как раз во время возможной жизни этих останков, т.е. женщин. Из рукописей разных авторов мужей науки и искусства вытекает весьма неопределенный образ женщины. Точно ее портрет невозможно составить. Анализ семантически-ментальный показывает, что авторы текстов были под влиянием каких-то сильных чувств, либо, страдали какой-то неизвестной болезнью… Отсюда возникла гипотеза, пока никак неподтвержденная, но очень важная для агробиологов вселенной — а не является ли Женщина инструментом смерти? Ведь земли, где были обнаружены ее останки, и известны нам как раз своей печальной судьбой — внезапным вымиранием популяции. Не являются ли женщины заселенцами с других планет, — планет, враждебно относящихся к нашей Земле…
Руки чешут головы, неодобрительное угуканье пошло по рядам.
— Вот послушайте отрывок трактата Олежа Прославского — продолжает профессор:
«Женщины стали утонченными во вкусах. К примеру, они стали одевать обувь на высоких каблуках, короткие юбки, сумочки через плечо носить. Все это напоминало мужчине охотничий образ, т.е. собрата мужчине — мужчину. Ремень от сумочки как лямка от ружья, сумочка как охотничья сетка для дичи, короткая юбка — это для быстрой реакции и гибкости. Макияж — это к охоте.
В общем, женщину стали брать с собой на охоту и во всякие повседневные дела. Им мужчины стали доверять, и вместе проводить публичную жизнь. Потом, женщины одели брюки, рубашки и галстуки. Началась новая эпоха симбиоза — Женщина сильная на правовом статусе. Как показывает хронологический анализ ареалов таксона женщины, она быстро распространилась по планете. Как вирус.»
Лекторием бурлит как забродивший компот.
— А вот отрывок стиха современника предыдущего творца, Бариона Кронского:
«Я б женщине в зубы дал бы кость златую, пусть стан ее хрупкий не смущает учеников. Мы знаем твердо, что бессилие наше лишь отрава, чтобы впасть в большее бессилие потом, чтоб увязнуть невозвратимым сном. Кто не рисковал дважды — тот герой, тот вернулся в свет из хауса, лжи и обмана. Тот знает, что зверь этот живет за спиной»
Лекторием рвется на части. Публика неистовствует.
И внезапно, наступила оглушительная тишина. Тишина из которой начинает нести запахом страха.
– Открывается со скрипом дверь. Входит в лекториум женщина на костылях. Голая. Слышно как шаркают набойки костылей по выкрашенному дереву пола. Она доходит до доски, опирает костыли рядом, и пристраивается прямо под рисунком своих останков. Пристраивается, чтобы справить нужду.
Весь лекторием с воплем разбегается как тараканы по щелям.
Я не могу бежать. Я испытываю страх моих собратьев — леденящий собачий ужас, но мое тело оцепенело.
Зал. Кроме меня и женщины — никого.
Она отталкивается от стены под доской и тут же поскальзывается. Падает на пол и тело ее рассыпается на механические части. Она робот! Робот-симулякр.
Свет гаснет. Антракт.
…
Словно под потолком состоящим из тысячи кожаных крыльев летучих мышей, мои мысли устремляются куда то вперед. В страхе, в поиске выхода на свет, они бьются друг об друга. И так не найдя выхода, и забившись куда-то в заброшенный угол сознания, мысли в предсмертной агонии, задыхаясь, чертят моим пальцем на стене «SOS».
Свет сознания гаснет еще раз.
…
Я оказываюсь на лавочке. Впереди бульвар, там какая-то манифестация: люди, красные ленты. Опять какой-то митинг или праздник.
На сцене митинга круглая серая фигура в кепке выхватывает микрофон из рук зазевавшегося мужчины, и кричит уверенным голосом:
— Дайте я! Дайте я! Кхм! Кхмм! Дорогая моя столица! Золотая моя Москва… Ну! Вместе! Дорогая мая…
Он машет кепкой. Переваливается с ноги на ногу. Вокруг собираются в хоровод люди. Пожилые, старики, студенты с потерянным взглядом.
А поет он хорошо! Глухо, но завлекательно…
Я встаю с лавки. Мои ноги сами несут меня в пляс. Вскоре я оказываюсь в центре этого хоровода. Пляшу. И старики и студенты, все пляшем.
Рядом оказывается беззубая старуха. Она что-то кричит мне, и бьет костлявой рукой в мою грудь. Я различаю:
— Милок, я за хлебушек могу все! А за него — старуха показывает костлявым пальцем на поющую в микрофон серую фигуру — Я убить могу кого хошь! Ой ой ай! Милый что ты что ты…
Здесь начинаются невпопад частушки. Ее пение подхватывает другая не милая старуха. Старик с пьяным студентом усиленно топчут асфальт в неистовом хипхоп-народном танце. Рядом проносится хоровод людей с пустыми глазами. Фигура в кепке надрывается в микрофон: «Обещаю! Выполняю! Улучшаю!»
Я кручусь, ноги пляшут, руки хлопают по ним, – казачка дают.
Постепенно, нам становится как-будто бы тесно.
Наш развеселый хоровод окружили «космонавты» с резиновыми дубинками.
Грамотно так отрезали от спокойно стоящего народа, от улиц и улочек спасительных. И тут понеслась…
Замахали дубинки сверху как иглы швейных машин.
Никого не пощадят.
Певцу сразу по голове, пополам, на ушиб. Студенту под живот. Старуха шипя идет с кулаками на космонавтов. Бородатый мужик в косоворотке, одним ударом кулака срывает космонавту шлем. Оба, «космонавт» и шлем падают у ног бородатого титана. Старухе делают подножку, она проваливается в руки, ее «пакуют». Певец получает по хребту, у него забирают микрофон, «космонавт» рвет провод и выкидывает микрофон как использованную консерву. Мужик поднимает над собой щуплого «космонавта» и кидает его навесиком на боевых соратников оного. Старуха кусает за шею капитана «космонавтов». Студент по-пластунски отползает с поля битвы, пытаясь незаметно проползти сквозь лес ног защищенных карбонитом. Певцу еще раз дали по горбу, он спотыкается вперед и плашмя падает лицом об сцену. Кепка-восьмиуголка ложится рядом как медаль на гранит могилы.
Крики стоны ругань и хаус на нашем поле, а у них слышится четкое в рупор: «Левый сверху, правый сверху, раз два… Четче! Стройнее!»
Наконец, и до меня дошла железная пята этого агрегата. Прямо в моем танце — Тынц.
«Тынц» — и воздушное приятное тепло, будто эфирное тело, повалилось вниз в лес из рук. Наступила очередная тьма. Это было только что? Или я вспоминаю?!
…
Пружинный механизм наконец раскрутился весь до конца. Я открываю глаза. Вокруг меня милая обстановка гостиной комнаты. Идет тепло от камина, на столике передо мною дымится чашечка эспрессо.
Напротив кресло и в нем сидит огромный жук ростом с меня. Лапы нижние лежат прямо перед ним, как ноги человеческие, а верхние сложены в замке на животе.
Заметив мое пробуждение, он тут же оживился:
— Жжжук! Жук-Кораббейник! — быстро выпалил он мне и улыбаясь подал лапу — Жжжуук!
— Я человек — жму его лапку.
В стене, напротив меня, горит камин. Его фасад выложен лиловым изразцом. Стены гостиной задрапированы газовой парчой, висят портреты насекомых. Приятная располагающая обстановка — гавань для существ измученных бредом мыслительным.
Позади не спеша отсчитывают секунды большие напольные часы, уставшие за всю свою жизнь, наверно, как и я за это безумное путешествие.